На приготовления к свадьбе ушло пять дней, два из которых заняли поиски платья. Об этом в интервью RT заявила бывшая фигуристка Елена Полунина, в девичестве — Ильиных. По её словам, в последние годы им с мужем не хватало времени на то, чтобы дойти до ЗАГСа и узаконить отношения. При этом само мероприятие вышло совершенно непубличным. Чемпионка сочинской Олимпиады в командных соревнованиях также вспомнила, как однажды испугалась после звонка допинг-офицеров, рассказала, кто разнёс в пух и прах их программу перед Играми в Сочи, а также встала на защиту сына Евгения Плющенко и Яны Рудковской.
- Елена и Сергей Полунины
- РИА Новости
- © Светлана Шевченко
— Не так давно вы выложили в сеть фотографии своей с Сергеем Полуниным свадьбы, и в комментариях все бросились вас поздравлять. Но поженились-то вы ещё в январе?
— Да, я ведь даже присылала вам фотографии. И стала на афишах Полуниной, поскольку поменяла фамилию. Просто сама мало кому рассказывала об этом, да и афиши не всем на глаза попадаются. Поэтому, наверное, люди так отреагировали.
— Была какая-то причина, по которой вы несколько месяцев держали бракосочетание в секрете?
— Да нет, всё гораздо проще. Не было времени писать по этому поводу какие-то посты.
— Хотите сказать, что свободных дней у вас не бывает в принципе?
— Вообще нет. Порой времени не хватает даже на то, чтобы сохранить какие-то фотографии со спектаклей, кому-то их разослать. У нас с Сергеем и отпуска ни разу не было. Когда мы наконец выложили свадебные снимки в сеть, меня сильно повеселил один из комментариев: мол, наконец я дождалась свадьбы. На самом деле я не то чтобы не видела в официальном замужестве большого смысла, но реально нам не хватало времени пойти в ЗАГС и узаконить отношения.
8 июня в Санкт-Петербурге Сергей Полунин представит свой новый спектакль «Преступление и наказание». По словам автора, выбор на роман…
За то время, что мы с Сергеем вместе, у нас появилось трое детей, я выступила в двух сезонах «Ледникового периода», Сергей съездил в Донецк и Луганск, порвал ахилл, восстановился, снова начал танцевать, мы организовали много выступлений в Севастополе, где у мужа балетная школа, плюс было поставлено шесть новых спектаклей, три из которых большие. А ведь ещё пережили COVID-19. До начала СВО Сергей трижды выступил на Arena di Verona с «Ромео и Джульеттой» — спектаклем, все костюмы для которого были сделаны Dolce & Gabbana.
— В общем, всё в точности по поговорке: «Бедному жениться — так и ночь коротка».
— Смешно, но мы реально дошли до состояния, когда Сергей так устал от постоянной беготни, что сказал: «Всё! Женимся!» На приготовления к свадьбе у нас было пять дней, из которых два ушли на поиски платья для меня. Само мероприятие не было ни публичным, ни пышным. Только самые близкие. Не поверите, я даже не помню точную дату, когда мы поженились.
— Появление третьего ребёнка меняет мировоззрение женщины?
— Мне кажется, дело здесь не в количестве. Всё, что так или иначе меняется в жизни, — оно и составляет определённые этапы твоего существования: сначала надо решиться на ребёнка, потом пройти вместе с ним весь путь взросления. Но вот конкретно в моём случае третий ребёнок сильно поменял многие вещи в сознании. Мне, наверное, впервые в жизни захотелось сесть дома с ним на руках и вообще не выходить из этого состояния, не бежать сломя голову, хотя, естественно, снова бегу.
— Именно это я имела в виду, когда задавала вопрос. С одной стороны, вы производите впечатление абсолютно домашнего человека, с другой — принимаете активное участие во всех спектаклях мужа, причём в роли не только актрисы, но и технического директора.
— О да! Как раз сейчас готовлю показ «Мастера и Маргариты» в Кремле, занимаюсь технической и финансовой документацией, и кто бы мог подумать, что я умею и это тоже.
- globallookpress.com
- © Pravda Komsomolskaya
— Видимо, это такая завуалированная констатация, что высококвалифицированных специалистов во всех сферах жизни становится меньше и всё приходится делать самой?
— Отчасти да. Мне постоянно приходится привлекать к работе тех или иных специалистов, и иногда ловлю себя на том, что уже хочется получить не просто хороший результат, а хоть какой-нибудь результат. Чтобы хоть что-то было сделано.
Но получается либо с опозданием, либо с кучей недоделок, либо люди просто пропадают. Про качество выполненной работы я уже не говорю. Найти реально профессиональных специалистов стало очень сложно. Такое ощущение, что людям ничего вообще не нужно.
— Может быть, всё дело в том, что слишком сильно изменилась вся наша жизнь и внутреннее равнодушие становится в некотором смысле формой эмоциональной защиты?
— Возможно. Я, например, всю жизнь была уверена, что применительно к собственной профессии нужно обязательно поднимать какие-то острые вопросы. В фигурном катании, как, собственно, и в балете, одна из таких тем — таблетки для похудения. Это реально большая-большая проблема. Но сейчас, когда она затрагивается кем-то из фигуристов, я порой начинаю думать, что поднимать её бессмысленно. В лучшем случае журналисты позвонят Татьяне Тарасовой, которая скажет, что подобной проблемы в виде спорта не существует. Получается, тот, кто решился сказать о проблеме вслух, на самом деле всех обманул. Ну и зачем тогда вообще что-то обсуждать? Хотя для меня это немножко странно.
— Я всегда считала, что запрещённая фармакология в фигурном катании — нонсенс, однако сейчас мы уже начинаем привыкать к тому, что время от времени кто-то из фигуристов попадается на мочегонных препаратах. Вас это удивляет?
— На самом деле да. Мне кажется, всем нам с детства вбивается в голову, что мочегонные препараты — это самое опасное и глупое, что только может быть. Хотя те же слабительные средства разрешены, и, если кто-то один этим пользуется, другие тоже начинают следовать этому примеру. Нельзя есть мясо из Китая, потому что там могут содержаться запрещённые гормоны. То есть вроде бы никто в системном порядке об этом не рассказывает, не напоминает, но определённые правила сидят в голове у каждого фигуриста. Точно так же на негласном уровне все знают: идёшь на диспансеризацию — у тебя ничего не болит! Потому что иначе велика вероятность не получить допуск. Ситуаций, в которых фигурист пошёл бы к врачу, ему прописали таблетки и он реально начал бы их пить, по-моему, не существует в природе.
Мысль о том, что вся сознательная жизнь была посвящена фигурному катанию, страшит, заявила в интервью RT Наталья Линичук. Тем не…
— Балет — столь же жёсткая история?
— Она немножко другая. В этой профессии люди, у которых есть проблемы с лишним весом или дисциплиной, отсеиваются на довольно ранних этапах, как мне кажется. Хотя есть тема, которую мы с Серёжей дома часто обсуждаем. Представьте себе: ребёнка держали в балете много лет, по отзывам своих педагогов он был талантлив, прекрасно работал, танцевал, всех всё устраивало… Но в 15 или 16 лет ему внезапно говорят: вот тебе неделя, если не похудеешь, можешь идти на все четыре стороны. Получается, любой талантливый человек ничего не стоит только потому, что он не сбросил нужное количество килограммов за неделю? Мне кажется, эта проблема существует и в спорте — и она реально велика.
В своё время, когда начались обсуждения женского одиночного катания, я никак не могла понять термина «одноразовые фигуристки». Ломала голову: почему же они одноразовые? Все начинают кататься очень рано, очень много лет тяжело работают, прежде чем доберутся до каких-то титулов. А потом до меня вдруг дошло, что одноразовыми этих девочек делает система. Которая вообще не заточена на то, чтобы с кем-то возиться, давать возможность пережить пубертат, какие-то травмы.
— Увы. Хотя лично мне до сих пор хочется снова увидеть на льду ту же Камилу Валиеву, отбывающую четырёхлетнюю дисквалификацию. Кстати, хотела спросить: насколько суровым был допинг-контроль внутри вашей команды перед Играми в Сочи?
— В нашем случае контроль был невероятно жесток. Сама я, как и все остальные спортсмены, фиксировала каждое своё передвижение в системе ADAMS, но однажды сложилась достаточно интересная ситуация. В Россию — и, как всегда, внезапно — прилетели международные допинг-офицеры и позвонили мне уже из Новогорска: мол, по данным компьютерной системы, вы должны находиться на базе, но мы вас здесь не нашли.
Я дико испугалась. Стала извиняться, объяснять, что у нас изменилось расписание тренировок, в связи с чем незапланированно выдался выходной день, соответственно, я уехала из Новогорска в Москву и нахожусь в чайхане на Тверской улице. Слышу в ответ: «Оставайтесь там, мы сейчас к вам приедем».
Через какое-то время приехали два допинг-офицера, женщина и мужчина, и прямо там, в чайхане, я ходила с ними в туалет сдавать анализ.
— Представляю себе реакцию окружающих.
— На самом деле всё было очень спокойно, уважительно, то есть никто не стремился на чём-то меня подловить, хотя формально офицеры имели полное право поставить флажок, не найдя меня в Новогорске. За результат пробы я не волновалась в принципе, поскольку никогда никакие таблетки не принимала, даже обезболивающие. Мой организм вообще очень плохо воспринимает какую бы то ни было фармакологию, реагирует отёками или какими-то другими нарушениями.
— Признаться, вы порядком удивили меня своим недавним и по-человечески тёплым отзывом в адрес экс-президента федерации фигурного катания Валентина Писеева, когда он ушёл из жизни. На протяжении всех лет, что я работаю в фигурном катании, слышала в адрес этого руководителя либо неприятие, либо страх, но никак не любовь. Да и вас спортивные начальники никогда особенно не любили. Что именно заложило такое отношение?
— Во-первых, никто никого любить в спорте не обязан. Но тот же Валентин Николаевич всегда меня поддерживал — я чувствовала это. Его жена Алла Шеховцова, которая много лет судила все наши соревнования, напротив, всегда делала нам с Никитой [Кацалаповым] очень много замечаний, относилась крайне строго, и очень многие люди, знаю, считали, что в танцах Шеховцова симпатизирует другой паре. В олимпийском сезоне мы только-только поставили «Лебединое озеро», и просматривать нас приехали все спортивные начальники. Виталий Мутко, его заместитель Юрий Нагорных, руководство федерации фигурного катания — все наперебой говорили, как это классно, круто, словом, не постановка, а сплошной восторг.
- РИА Новости
- © Александр Вильф
А ещё через какое-то время к нам на тренировку приехала Алла Викторовна. Посмотрела танец, подозвала нас, достала блокнот и говорит: «Значит, так. Поддержка у вас длится больше десяти секунд, её нужно либо сокращать, либо полностью переделывать». И подобные комментарии сопровождали буквально каждый фрагмент нашей программы — Шеховцова просто разнесла её в пух и прах.
Я потом уже поняла: если бы мы оставили тот танец в первоначальном виде, наверняка потеряли бы очень много баллов. Не было бы третьего места в личном турнире, да и в команднике, возможно, выступали бы не мы с Никитой. Долго ломала голову: если бы Алла Викторовна действительно не очень нас любила, она ведь могла вообще не делать никаких замечаний, логично? Получается, это вопрос не любви — нелюбви, а прежде всего профессионализма.
Рассказывать со сцены на стендап-мероприятиях и встречах с поклонниками о том, как удалось справиться с тяжелейшей болезнью, гораздо…
— В российских танцах за последние два года распалось такое количество дуэтов, что невольно задумаешься о другой проблеме: то, что происходит внутри пары, действительно бывает настолько сложно вынести, что проще расстаться?
— Для кого-то расставание может оказаться единственно верным решением, такое тоже бывает. У нас с Никитой было много ситуаций, когда мы могли разбежаться. Я очень часто бывала неправа, в каких-то ситуациях неправ был он, но мы многое друг другу прощали, поскольку понимали, что катаемся ради Олимпиады.
Сейчас же в большинстве случаев, мне кажется, люди подсознательно верят, что с другим партнёром или у другого тренера им будет лучше. И начинают метаться в поисках. Это ведь и в жизни так: достаточно много людей постоянно пытаются найти некий идеал, который выстроили в своём сознании, не понимая, что идеала не существует.
Другой вопрос, что я вообще не вижу применительно к нынешним российским танцам тему для обсуждений, потому что среди тех, кто мечется в поисках лучшей жизни, нет ни одной пары, которую по-настоящему хотелось бы обсудить.
— Вы задействованы как актриса в трёх полномасштабных спектаклях: «Распутин», «Мастер и Маргарита», «Преступление и наказание». Какой из них наиболее любимый и почему?
— «Мастер и Маргарита». Возможно, потому что мы ставили этот спектакль, очень глубоко погрузившись в булгаковский роман. Эта работа пришлась на довольно непростой период в моей собственной жизни, и помню, когда на премьере в середине спектакля наступил блэкаут, меня прямо-таки пронзила очень яркая мысль: как сильно я люблю быть на сцене и танцевать! Рядом с этим нельзя поставить никакое другое желание — стать тренером, например, или шоу-актрисой. Именно в тот момент я поняла, что танцую не потому, что я жена Сергея Полунина, а потому, что не могу не делать этого. Этот момент очень сильно связан в моём сознании с «Мастером и Маргаритой». Больше нигде и никогда подобных ощущений я не испытывала.
— По вашему внутреннему ощущению Маргарита — это положительный персонаж или отрицательный?
— Если оперировать понятиями «чёрное — белое», то скорее отрицательный.
— В чём для вас заключается чернота её натуры?
— В фанатизме любви не к человеку как таковому, а к его искусству. Ну и вообще в романе достаточно много ситуаций, в которых поведение Маргариты не является для меня отражением каких-то положительных женских качеств. Хотя персонаж она, безусловно, яркий.
— В спектакле, который пройдёт 28 сентября, вы Маргариту танцуете?
— Уже начала приводить себя в форму. Месяц — вполне достаточный для этого срок.
— Как часто в вашей жизни возникают такие экстремальные проекты, как тот, что был на Аляске, где вы снимали совместный клип с австралийской певицей Сиа?
— История сложилась так: мне очень нравилась одна из песен Сиа, я как-то сказала об этом Серёже и начала танцевать под неё дома. Муж посмотрел и сказал: «В чём проблема? Давай сделаем!» Взять песню просто так мы не могли. Если ты делаешь клип и хочешь поместить его на YouTube, недостаточно получить разрешение на использование музыки, нужно платить ещё и роялти. Я тем не менее сообщила о наших намерениях агенту, и спустя какое-то время мне сказали, что все формальности улажены и я могу взять для клипа любую из пяти песен на выбор. В итоге сама Сиа выложила информацию о клипе у себя на канале, но мы никак не могли приступить к реализации этой идеи, потому что я ждала второго ребёнка.
- РИА Новости
- © Владимир Астапкович
Через несколько месяцев после рождения нашего второго сына мы улетели в Америку и снова вернулись к этой теме — стали искать место, где можно было бы в марте найти лёд. Так возник вариант с Аляской и сумасшедше красивой пещерой.
— Что вам дают такие проекты, кроме драйва? Затраты окупают себя?
— Конечно же, нет. Это просто удовольствие. Но ведь, если разобраться, вся наша жизнь так или иначе строится на эмоциях. Они надолго запоминаются, потому и ценны. С другой стороны, сама я, наверное, никогда бы не смогла подобный проект реализовать — замучила бы себя сомнениями. Муж в этом плане устроен совсем иначе: хочется — значит, обязательно надо сделать! Творческий двигатель в нашей семье — это исключительно Сергей.
— Ваш партнёр по «Мастеру и Маргарите» Игорь Миркурбанов признался, что не может оторвать глаз, когда вы на сцене. А у вас самой есть это ощущение собственного магнетизма?
— В спорте такое точно было. Причём не так, что на меня все смотрят, поэтому надо хорошо кататься, а скорее наоборот: я старалась кататься так, чтобы все-все-все на меня смотрели. Это было и на соревнованиях, и на шестиминутной разминке перед выходом, да и просто на тренировках. В спектаклях такого нет, хотя в «Мастере и Маргарите» значительную часть второго акта я одна на сцене и понятно, что каждый в зале наблюдает за мной. Видимо, мне всё ещё не хватает сценического опыта. Плюс в любой новой сфере я всегда очень критично к себе отношусь. Соответственно, большей частью думаю о том, что должна сделать, и прилагаю немало усилий, чтобы всё было сделано хорошо. Это рождает абсолютно другие ощущения.
Спорт в целом и работа тренером в частности — это тяжёлый, а иногда просто адский труд, если выкладываться полностью. Об этом в…
— Один из тренеров как-то сказал, что профессиональный фигурист не может позволить себе по-настоящему погрузиться в образ, поскольку должен быть сосредоточен прежде всего на технике элементов.
— То же самое и на сцене. Понятно, что эмоционально ты полностью погружаешься в роль, стараешься её прожить, но при этом постоянно держишь в голове: здесь поддержка, здесь нужно выйти и сразу попасть в такт и так далее. Просто сейчас мне чуть проще, чем было в спорте. В том смысле, что, например, работая с партнёром, я не должна быть сфокусирована ещё и на том, чтобы сделать выкрюк или твизл, который оценивают судьи.
— Евгения Плющенко и Яну Рудковскую в своё время сильно критиковали за то, что они привлекают к своим многочисленным проектам сына — Гнома Гномыча. Вы допускаете, что в какой-то момент начнёте привлекать к спектаклям собственных детей?
— Во-первых, скажу о Саше Плющенко, поскольку много раз видела его на льду. Он сам очень любит кататься и выступать, делает это совершенно классно, поэтому все разговоры о том, что у этого ребёнка нет детства, проходят по разряду «пусть говорят». Да и что такое «нет детства», кто-нибудь может объяснить? Оно каким должно быть в понимании тех, кто критикует? В моём понимании классное детство — это когда ребёнок занят тем, что ему нравится, а родители во всём его поддерживают.
Вообще, я в какой-то момент обратила внимание, что в фигурном катании, как и в балете, дети постоянно рыдают. Элемент не получился или что-то ещё, но все в слезах. И ты постоянно в этом живёшь, не имея никакой возможности выйти за пределы этого круга.
Сейчас, думаю, у спортсменов появилось больше возможностей как-то себя отвлечь, но в наше время, кроме тренировок, не было вообще ничего. До сих пор помню, как ходила с мамой в кино. Три раза за всю свою детскую жизнь. У тебя нет друзей-подружек, потому что с кем-то дружить в спорте просто не получается. Понятно, что бывают исключения, но в подавляющем большинстве случаев это именно так.
— Знаю, вас сильно задели слова Алексея Мишина о том, что родители «плохо любят» своих детей, когда те недостаточно стараются на тренировках.
— Но ведь это действительно так. И ты, получается, постоянно живёшь с ощущением, что тебя никто не любит. Не можешь пожаловаться, не можешь высказаться, не говоря уже о том, чтобы найти сочувствие. Тебе постоянно говорят: «Работай! Всё остальное будет потом». Удовольствия, свободное время, кино, рестораны, личная жизнь, счастье — вообще всё. А потом спорт заканчивается — и ты понимаешь, что вся та жизнь, к которой ты привык и которую ты знаешь, осталась в прошлом и никакой другой жизни у тебя вообще нет. Тебя никто к ней не готовил, не объяснял, что всё, вообще-то, может быть по-другому.
В словах Мишина я как бы услышала именно этот очень глубокий подтекст.
— Это вообще очень непростая тема — спортивные дети и их родители, реализующие собственные амбиции через своего ребёнка.
— Тоже часто думаю об этом. Особенно когда совсем малышей спрашивают, кем они хотят стать, а они, накрученные собственными родителями, отвечают: «Олимпийским чемпионом». Так и хочется спросить: «Что ты знаешь об этом? Ты видел хоть одно выступление олимпийского чемпиона, знаешь, на что приходится идти ради этого?» А главное, что стать олимпийским чемпионом и стать счастливым — это совершенно разные вещи. Даже если выиграл, в момент победы редко кто реально испытывает ощущение счастья. Скорее опустошение и растерянность: «А что теперь?»
Почему-то сейчас, когда я сама стала мамой, часто вспоминаю, как вы рассказывали, что дали младшей дочке возможность самой решить, что она хочет, и она бросила гимназию — ушла в художественную школу, о которой мечтала много лет, и полностью себя реализовала в этой области. Хотя, наверное, в тот момент вы тоже должны были в своём ребёнке разочароваться.
— Если честно, разочарование поначалу было сильным.
— Но вы же тем не менее дали ей этот шанс? Так и в нашем случае. Привлекать детей к спектаклям только потому, что этим занимаемся мы сами, точно не станем. Хотя Мир очень любит выходить на сцену, когда кулисы уже закрыты. Танцует, делает какие-то трюки. И если когда-нибудь он захочет сделать сцену своей профессией — почему нет?
